Однажды срочные незапланированные задания достали так серьезно, что я, преступно наплевал на все суровые правила газетной этики и дисциплины, послал по известному адресу все срочные дела и все-таки отправился в гости к этому необыкновенному человеку.
Заходя в типовую брежневскую «двушку» Григория Андреевича, я всерьез опасался застать ее хозяина если не в инвалидном кресле, то, как минимум, болезненно возлежащим на койке под толстым «слоеным пирогом» из ватных одеял - ветерану нескольких войн в этом году исполнится ни много ни мало девяносто четыре года.
Ничуть не бывало! Старик встретил меня у входной двери крепким рукопожатием и светлой жизнерадостной улыбкой. Приятное удивление мое только усилилось, когда на рабочем столе ветерана я увидел не медный самовар и гору коробок с лекарствами, а современный компьютер со скайпом (а как же еще «вживую» пообщаться с сестрой, живущей в другом городе?), несколько открытых на середине книг и кипу свежих газет! «Стараюсь не отставать от жизни…» - скромно пояснил он.
Итак, давайте уже с этим удивительным человеком знакомиться.
Тамбовчанин Григорий Андреевич Гаврилов родился в 1921 году в Самаре. В июне 1939 года был призван в ряды Красной Армии. Прошел рядовым радистом советско-финскую и Великую Отечественную войны. Прослужил до августа 1946 года, демобилизовался, но в 1955 году, в связи с обострением обстановки на Дальнем Востоке, снова был призван в армию и еще около года провел на Тихоокеанском флоте – служил радистом на подводной лодке.
- Григорий Андреевич, с чего начинали свой боевой путь?
- Первую свою войну встретил в Кронштадте – учился в школе военспецов на радиста. Так почти всю войну радистом и прошел. Можете подумать – не самая «громкая» военная профессия? Ан нет! Без надежной связи фронт – не фронт, а дезорганизованная масса войск, не ориентирующаяся в текущей боевой обстановке, не соображающая, что творится на передовой, на флангах, в тылу.
А радистом я был очень хорошим. Несколько месяцев обучали этому делу, потом направили на оборону Кронштадта. Сначала служил на берегу, затем попал на линкор «Марат». Плавал недолго. В 1940 году перевели меня с Балтийского флота на Северный.
- А как встретили Великую Отечественную?
- Не мы ее – она нас встретила! Служил я к тому времени в городе Полярный, где находился штаб Северного флота. Бомбить-то нас начали еще за несколько дней до 22 июня, но сбивать вражеские самолеты было запрещено. Приказ был такой – «избегать провокаций». А какие там провокации, когда «утюжили» нас так… Хотя и зенитные батареи вроде нас охраняли, и боевые корабли постоянно в море дежурили. Но так вот было – не положено «замечать» бомбежки, и все тут! Отвечать огнем начали, уже когда официально объявили: все, ребята, - война! Тут уж мы «стесняться» перестали.
- И как долго Вы провоевали на Северном флоте?
- Всю Отечественную войну и провоевал! С первых дней и аж до августа 1946 года «задержался». Служба была непростая – радиопост, куда меня прямо с началом войны направили, находился в полутора километрах от передовой, рядом с берегом Баренцева моря. Морской обрыв, кругом только скалы и голые камни, ни одной травинки, ни одного зеленого кустика до самого горизонта, лишь редкие карельские хилые березки-метровочки. Полярная ночь, с моря постоянный сырой холодный ветер. Боевой расчет на точке - восемнадцать человек.
Из больших булыжников и камней соорудили что-то вроде забора-укрытия – ни окопа, ни землянки в камне ведь не выдолбить. Сверху накидали каких-то веточек, где-то наскребли тонкого дерна, мха всякого. Внутри печурку «буржуйку» поставили. Когда наш каменный «шалаш» немного снегом запорошило, вроде чуть теплее внутри стало. Но северный ветер – это такая дрянь! Как шилом, в любую дырочку протыкает.
Раз в месяц, по ночам, с выключенными огнями тихонько приплывал к нам на пост катер, привозил сухари, боеприпасы, запчасти, горючку. Иногда с самолета сбрасывали, чего нам было нужно.
С провизией, конечно, неважно было, но мы быстро сообразили – вокруг же много протоков с рыбой! Согнули из булавок крючки, на веревочку их привязали - и рыбачить! А рыба там водилась – форель. Деликатес настоящий!
Спецов-радистов остро не хватало. Многих с берега вскоре на корабли забрали. Вахту несли по двенадцать-шестнадцать часов в сутки. На вышке стоял наблюдатель, передавал обстановку в небе радисту на землю, а радист уже по рации докладывал обо всем в штаб флота. Летят, например, бомбить Мурманск десятки самолетов – из штаба запрос: «Сколько наблюдаете машин в небе?» А как их точно посчитаешь? Кабы они строем летели, а то несутся вразброд, как угорелые. Сколько их там? Сто? Двести? Поди сочти точно…
- Бытовые условия были совсем не санаторные?
- Да уж какие там санаторные. Война, север, холод, дождь, ветер да камни одни кругом. Артиллерия немецкая по нам лупила, как проклятая, нервное постоянное напряжение, хронический недосып…
Но артобстрелов мы, боялись, как это ни странно прозвучит, меньше всего.
- Почему? Я слышал, что на передовой под артобстрелами долго не живут…
- С немецкой стороны нас отделяла прочная каменная скала – обрыв крутой. А спасала нас одна чудесная расщелина в скале! Всего в нескольких шагах от нашей точки она находилась. Чуть серьезный какой массированный обстрел – мы в нее прыгали! А многометровый камень какой снаряд возьмет?
Один раз только нам не повезло – немцы с воздуха авиацией нашу точку «накрыли». Бомбы прямо в наше укрытие падали. Ущелье наше спасительное – вдребезги. Камнями, щебенкой всех завалило. Сколько человек тогда покалечило и убило, я не знаю – меня в голову сразу сильно ранило, отключился я моментально, ничего не помню.
Ночью за ранеными катер прислали. Переправили меня в госпиталь под Мурманск. Два месяца без сознания провалялся, череп как-то собрали-слепили, постепенно стал в себя приходить. А сначала доктора сказали – не жилец. И додумались даже похоронку на меня родственникам отправить. Это я уж потом узнал, когда «покойником» домой вернулся.
- После госпиталя в Саратов сразу отправились?
- Да какое там! В часть свою снова направили. Война-то еще не закончилась, а радистов не хватало. Назначили меня начальником приемного радиоцентра. Там мне доводилось по рации даже иногда связываться с самим Головко!
- Я, к стыду своему, не знаю, кто это…
- Ну как же! Георгий Арсентьевич Головко - командующий Северного флота! Мужик был просто необыкновенный! Помню, раз вырвался я в город на свидание к своей девушке. Гуляем с ней по улицам – я от патрулей в гражданскую одежду переоделся. Вдруг навстречу нам идет Головко! Ну, думаю, попал я! Плохи мои дела совсем – во время войны такие «фокусы», мягко говоря, не поощрялись. Оглядел меня командующий с ног до головы, на девушку мою мельком взглянул. Ну, понимаю – «приплыл» солдатик. Военный военного ведь за версту определить может.
- Вы простым солдатом были? После стольких боевых событий даже в звании не повысили?
- Да. Всю войну прослужил рядовым – военным специалистом! И на дембель рядовым ушел, хоть и заслужил уже к тому времени несколько медалей и два боевых ордена! Ты думаешь, мы тогда о наградах, должностях и званиях на войне думали-мечтали?
- А о чем, если не секрет?
- О том, чтобы живым домой вернуться! О том, чтобы война проклятая поскорей закончилась! Я, может, и в живых-то только потому и остался, что всегда свято верил в нашу Победу! Дожить до нее очень хотел, посмотреть своими глазами – как мирно и счастливо жить станем!
- Так чем же закончилась та встреча с командующим?
- Ты не поверишь - ничем плохим и не закончилась! Посмотрел он на меня сурово и дальше себе прошагал. Не пожелал, видно, меня перед девушкой унижать. Такой вот мужик был!
- За какие подвиги Вы получили свои ордена и медали?
- Просто хоть несколько дней повоевать, побыть на передовой – это, я считаю, уже подвиг. А награды… На сегодня их у меня уже двадцать, обещали к юбилею Победы еще одну вручить, но только цена им всем очень разная. Большинство-то - это уже послевоенные, юбилейные медали.
- А вот я вижу у Вас орден Боевого Красного Знамени. Такие к юбилеям не дают.
- Была одна история. В настоящую разведку довелось мне однажды сходить, нужно было что-то там уточнить в расположении войск противника. Единственный раз за всю войну и довелось. Не моя это была профессия – разведчик. Я – простой радист. А тут собирают группу из двенадцати человек, а начальником у них был Петербургский по фамилии, кажется. Все вояки, как на подбор, только одна беда – хорошего радиста у них почему-то не нашлось. Пришлось мне с ними идти. Удачно тогда все закончилось, как и запланировано было. За это и орден получил.
- О Победе Вы как узнали? Как отметили?
- Я ж радист! Самый первый в части и узнал!
А отмечали… Ух, как отмечали! Из всех видов оружия в небо палили, даже из крупнокалиберных пулеметов! Все было, как в таких случаях полагается. Радистам водку давать запрещали – нам же нужно было в любое время суток трезвыми быть, но пехотинцы в тот день с нами по-братски поделились.
- И сразу посты расформировывать, снимать стали?
- Нет, конечно. В конце мая только. А всего после окончания войны мне еще целый год довелось прослужить.
- И наконец уже после демобилизации - домой в Самару?
- Нет, в Сталинград. Мне предложили там работу в местном пароходстве. Приехал туда, а города-то и нет, пароходства тоже нет, люди во времянках, в землянках живут – все до основания фашисты разрушили. Поехал уж тогда домой, разыскал родню, женился, на завод на работу устроился. Заочно окончил электромеханический техникум, назначили меня на фабрику начальником цеха. Потом на несколько лет уезжал в Среднюю Азию – работал там энергетиком. Вышел на пенсию, приехал в Тамбов, получил здесь квартиру, с начала девяностых в ней и обитаю.
Хорошо я все-таки свою жизнь прожил! Две с половиной войны прошел, жив остался, детей воспитал-вырастил, в этом году непременно собираюсь отметить 94-й день рождения.
- Дай Вам Бог! Здоровья, сил, бодрости духа. Спасибо за интервью.