Танковый бросок
В тот вечер я с другом занимался обычным делом, каким только мог заниматься начинающий учитель в 1993 году, - бухал. На работу в школу я пришел не с первого сентября, поэтому в тот день к концу подходила только вторая неделя моей начинающейся трудовой биографии. Чего я ждал тогда от жизни? Как ни странно, только хорошего. Это было время, когда безумная ежемесячная инфляция окончательно превращала в копейки зарплату рядового учителя. Но много ли мне было надо? На портвейн хватило бы, а закуска сама придет. Я молод, сил - на долгие годы. Что еще для счастья нужно? А будущее - ну не может же все это продолжаться вечно.
И в этот момент телевизор погас. Потом пошли какие-то полосы, рябь, шипение. Не помню, как, но мы узнали, что в Москве что-то творится. Может, прошло какое-то сообщение по "ящику" - сейчас уже в памяти не восстановишь. Но происходит какая-то белиберда - это мы поняли точно.
А потом было что-то, что сделало меня другим навсегда. Это "что-то" были танки на московских улицах. И расстрел большого белого здания в центре столицы, который передавала на весь мир иностранная телекомпания. Холодный хлопок, и через несколько мгновений - черный разрыв на белом теле многоэтажки. И на душе вдруг как-то холодно. И пусто. Хлопок - разрыв. Хлопок - разрыв. Холод и пустота…
Я не знаю, кто был прав, а кто виноват в этом безумном противостоянии верховного правителя и Верховного Совета. И не хочу знать. Я знаю одно - лязг гусениц боевых танков на улицах столицы моего Отечества сделал меня чужим в родной стране. С тех пор с разной степенью остроты это чувство сидит во мне постоянно.
Психология отчуждения
То, что случилось двадцать лет назад с моей Родиной, изменило каждого - в этом я уверен. Мы могли бы быть другими - такими, какими не станем никогда. Лучше или хуже - вопрос из разряда тех, ответ на который содержится в детской присказке "во рту бы росли грибы". Каким я мог бы стать, я не узнаю никогда. Я знаю, каким я стал - во многом благодаря тому, что случилось в Москве двадцать лет назад. И то, каким я стал, меня совсем не радует.
Конечно, речь не о том, что я мог бы по-другому устроить свою внешнюю жизнь. Речь о том, что я, и уверен, многие кроме меня, стал относиться иначе к происходящему вокруг - как абориген на оккупированной территории. И в соответствии с этим начал строить свое восприятие окружающего мира. Даже если этого зачастую не понимал сам. Элементарная психология, от которой никуда не деться. В этом смысле события октября девяносто третьего стали Великой контрреволюцией духа. В этом - корни всего, что происходило в стране потом.
Лишь в последние годы каким-то непонятным внутренним чутьем ощущаю, как это чувство отчуждения постепенно уходит. Медленно и больно, но покидает меня. Покинет ли совсем? Это уже вопрос об ответственности власти за все, что происходит в стране. Сцепившись в безудержной схватке за трон двадцать лет назад, и те, и другие показали свое истинное лицо. На то, что происходило в тот момент в стране, им было наплевать. А как результат, тем, кто жил в стране, было наплевать на них.
Сегодня абсолютно ясно, что это была никакая не борьба старого с новым, а банальное столкновение как минимум трех течений старого. Одни хотели прийти к власти, другие - удержать ее, третьи - восстановить. А в результате расстрел Белого дома стал первым шагом к формированию авторитарного режима.
Бей своих
Вокруг событий девяносто третьего года сложилось огромное количество мифов. Главный из них, который либерасты воспринимают уже как догму, нечто само собой разумеющееся, - что это была борьба прогрессивного президента, проводящего необходимые рыночные реформы, и реакционного "красно-коричневого" парламента, стремившегося эти реформы обратить вспять.
В таком случае, ответим на несколько вопросов. Какой парламент избрал Ельцина своим председателем? Какой парламент ввел для него пост президента? Какой парламент сыграл самую активную роль в разгроме ГКЧП? Какой парламент принял все самые главные законы, необходимые для рыночных реформ? Ответ один - тот самый Верховный Совет, который был расстрелян в октябре 1993 года. Хочешь не хочешь, а приходится признать, что никаких принципиально новых законодательных актов, ускоряющих рыночные реформы, после этого парламента не появилось. Когда же парламент успел стать "тормозом реформ"? Тем более что ни националисты, ни коммунисты большинства в нем не составляли.
Так что же это было? Банальная борьба за власть. В первую очередь, за исполнительную, и в наипервейшую, за контроль над правительством. И как теперь окончательно понятно, это была борьба, к которой царя Бориса усиленно подзуживали "друзья из-за океана".
Борис Николаевич Наполеон
В этой связи - очень обширная цитата из материала Александра Скобова "Восемнадцатое брюмера Бориса Ельцина", опубликованного в Интернете по адресу: www.apn-spb.ru/publications/article14479.htm. Все, что написано дальше, настолько точно ложится в этот материал, что цитировать необходимо - нужно только вовремя открыть и закрыть кавычки.
"Я не хочу произносить патетических речей о нарушенной присяге на верность Конституции. На мой взгляд, Ельцин совершил более страшное предательство. Он надругался над самой идеей законности, конституционности, правового государства, в которую в России только-только начали верить. На которой основывалось все перестроечное демократическое движение. Под знаменем которой победили в Августе. Ельцин предал тех людей, которые надеялись, что теперь-то в России для власти появилось слово "нельзя", появился какой-то барьер на грубую силу и кровь.
Все последующее насилие, произвол, нарушения прав человека - последствия переворота 93-го года. Многочисленное широкое лицом российское начальство восприняло переворот однозначно: теперь снова все можно. Другое его последствие - психологически надломленное общество, с которым опять можно было делать что угодно. И наконец, почти самодержавная конституция, превратившая представительные органы в бессильный придаток исполнительной власти и окончательно развязавшая руки правящей верхушке.
Как бюрократия воспользовалась полученной свободой, известно. Именно на период после 93-го года приходится пик вакханалии расхапывания госсобственности чиновниками и близкими к ним лицами. Конечно, было бы преувеличением считать депутатов хасбулатовского Съезда и Верховного Совета истинными представителями "простого народа". Скорее, они представляли различные группы интересов, конкурировавшие за получение своей доли в разворачивающейся приватизации. Но пока эта конкуренция существовала, столь наглый захват богатств страны околокремлевским кланом был бы невозможен. Бюрократия вынуждена была бы действовать с большей оглядкой и на конкурентов, и на закон, и на общество в целом. Приватизация прошла бы более демократично. Глядишь, и "простой народ" получил бы чуть больше.
Перестройка, кульминацией которой стал Август 91-го, была типичной раннебуржуазной революцией. Как и другие раннебуржаузные революции, она дала власть и собственность не народу, а новой олигархии, нуворишам, наловившим рыбу в мутной воде за счет своей близости к новой власти. И причина та же: незрелость гражданского общества. И в других странах за такими революциями следовал период реакции с частичным откатом назад. В форме бонапартистских диктатур, в форме реставраций. При всех различиях, эти режимы служили одной цели: закреплению власти новой элиты, ограждению ее от недовольства общества. Чтобы потеснить ее, понадобились новые, уже буржуазно-демократические революции.
Кульминацией перестройки был Август 91-го. Затем наступил период неустойчивого равновесия сил между обществом, пытающимся стать гражданским, и новой бюрократическо-олигархической элитой, быстро формирующейся и стремящейся закрепить свое господствующее положение. Перелом наступил в октябре 93-го. Он означал решительный поворот к реакции. Развитие по парламентско-демократическому пути было прервано".
Вместо заключения
Кто виноват в произошедшем? Каждый. Один - тем, что возложил на себя венец исполняющего обязанности президента. Второй - тем, что посчитал себя вправе дать танкам прогрохотать по сердцу нашей Родины. Третий - тем, что получил звание Героя России за октябрьские события в Москве. Невозможно не согласиться с политологом Владимиром Пеньковым, когда он говорит, что не знает звания более позорного, чем герой гражданской войны. Четвертый виновен тем, что два предшествующих года предпочитал бухать на кухне, считая, что это не его дело.
И так - каждый. В гражданской войне нет правых. В гражданской войне повинны все. Что нужно сегодня? Хотя бы понять и принять это. Это первый шаг на пути, который дает шанс, чтобы подобное, "если что", не повторилось.