- Скажите, отец Борис, веру Вам привили в детстве или Вы пришли к ней позже?
- Глубоко верующими в моей семье были дедушка и мать, которая старалась воспитать во мне примерного христианина, побуждая к молитве и посещению церкви. Порой я капризничал, не хотел идти в храм. А однажды в Великий пост было такое. Повели меня на Петропавловское кладбище причащать. Мать посоветовала мне подойти к Чаше без очереди: я же был маленький. Батюшка, который здесь служил, недавно пришел из ссылки, строгий, нервный. Ко мне резко обратился: "А тебе что, некогда? Ты что вперед-то идешь?". На меня это так подействовало, что я развернулся и ушел на улицу. Мать - за мной. А я, обиженный, горячился: "Не буду больше ходить в церковь. Чего он кричит на меня". Но мать кое-как меня утешила, успокоила. Так что я сам испытал, что это такое, когда с человеком грубо обращаются в храме. Поэтому уверен, что какой бы народ ни приходил: одет ли не так, не сведущ ли в церковной жизни - не надо его отталкивать, потому что человек может развернуться и больше не приходить никогда.
- Наверное, Вам довелось претерпеть немало притеснений в школе и техникуме…
- Да, было такое. В школе строго-настрого запретили носить нательные кресты. А я как-то на другой день упустил из виду этот момент, позабыл. И вот учительница пошла проверять: есть ли у кого на груди кресты. У меня нашла: "А ты почему не снял?!". Грубо сорвала крестик и бросила. "Ты что, - добавила, - попом собираешься стать?". Весь класс засмеялся, все на меня дразнятся: поп, поп. Я встал, взял крест и ушел. После этого случая, естественно, последовала "чистка". Вызвали мать. Учительница допрашивала, почему ребенка заставляют верить в Бога, когда страна атеистическая. Но мать отстояла меня одной твердой фразой: "Я верующий человек - какое здесь преступление?". На это возразить было нечего, и педагог несколько смягчилась: "Вы бы ему прикололи там, где не видно. Нам приказ такой пришел, чтобы кресты снимать". А впоследствии, когда я уже действительно стал священником, Господь вновь свел меня и тогда уже старенькую учительницу в Покровском храме. Я как раз должен был исповедовать. Смотрю, и среди прихожан узнаю мою учительницу. Я ей говорю: "Вы помните, как вы крест с меня сорвали? Вы не надо мной смеялись, а над Богом. Я вас исповедовать не буду". Она взмолилась: "Да я в душе тоже веровала. Я больная, помру скоро". На что я ей ответил: "Не надо так было делать, могли сказать культурно матери…" - и ушел в алтарь. Там батюшки были старые, много пережившие, в ссылках побывавшие. Они меня остепенили: "Отец Борис, не горячись: кто знает, сколько ей осталось жить. Иди к ней". Я смирился, поисповедовал ее. А через два дня она умерла.
И в железнодорожном техникуме, куда я поступил после школы, неустанно велась идеологическая борьба: всех пытались сравнять под одну гребенку. Так как учился я на отлично, убеждали вступить в комсомол. Я отказывался. И однажды причина столь "непонятного" несогласия прояснилась: меня заметили в церкви, когда ходил прикладываться к Плащанице. Доложили куда следует. В учебном заведении собрание созывали, пытались "вылечить". Так ярлык и остался: "Вон, пошел богомольный".
- Как же пришло решение стать священником?
- После возвращения из Львовской области, где я некоторое время работал, в Тамбове устроиться по специальности мне не удалось. Но я часто приходил помолиться в Покровскую церковь. И, видно, там меня приметили. Однажды стою молюсь, и вдруг подходит ко мне некий церковнослужитель и спрашивает: "Вы работаете?". Я отвечаю: "Временно нет". Он и предлагает: "У Владыки Иоасафа нет иподьякона". А я ведь ничего в этом не понимал, да и вообще не думал в церковнослужители идти. Но тот успокоил: "Ничего, ничего, научат". И вот в 1958 году взяли меня иподьяконом.
Некоторое время прислуживал архиерею. Владыка Иоасаф (Журманов) как-то вызвал меня и спросил: "Не желал бы ты пойти в семинарию?". Вопрос, конечно, был сложный, поскольку в те годы свирепствовала антирелигиозная борьба. Но я уже успел почувствовать духовную силу и постичь красоту церковной службы, особое, неизгладимое впечатление на меня произвели проповеди Владыки Иоасафа. А потому я согласился поехать учиться в Ленинград. Получив благословение правящего архиерея Иоасафа, отправил документы в семинарию по почте. Но письмо было перехвачено компетентными органами, и тут для меня как кандидата в священники начались испытания. Два-три дня прошло, подъезжает ко мне "Волга". Дяденька солидный выходит и с подковыркой спрашивает: "Кто-то из вас желает поступить в духовую академию…". Я говорю: "Я. А почему "духовую"?". Он продолжает язвить: "Она же духовая. Вы на каком инструменте играть будете?". Я ему и отвечаю в том же тоне: "На барабане. Как долбану по нему колотушкой - мне очень приятно, как он звучит". Тут он перешел ближе к делу: "А если ваши документы не дойдут?". - "Я их снова напишу и отправлю или же отвезу сам". Так оно и получилось: пришлось ехать в Ленинград и везти документы, потому что по почте они не доходили. Да и потом немало еще пришлось потерпеть от "борцов за коммунизм".
- Как складывалась Ваша жизнь и служение в церкви после окончания семинарии?
- В 1962 году учебный комитет направил меня в Тамбов (раньше был такой порядок: откуда приехал, туда и возвращайся). К тому времени Владыка Иоасаф уже умер, правящим архиереем стал Владыка Михаил (Чуб). Он и поставил передо мной задачу: "Женись". Себе в супруги я выбрал девушку из верующих - Марфу Петровну Нестеренко. Ту, которая была готова выйти на подвиг служения Богу в непростых советских условиях. И уже после свадьбы, как и положено по церковному закону, на день памяти святого равноапостольного князя Владимира 28 июля Владыка Михаил (Чуб) посвятил меня в сан диакона, а чуть позже - 12 августа, когда Церковь вспоминает апостолов от 70-ти Силы и Силуана, рукоположил в священники.
Указ о назначении на приход был уже подписан архиереем. Но в то время слово церковных властей было не очень-то весомым, требовалось подкрепить его утверждением светских чиновников. Так что направил меня Владыка в облисполком к уполномоченному по делам религии за регистрацией. Но уполномоченный наотрез отказал: "Служить вы не будете. Указ архиерея порвите, бросьте в корзинку. Регистрацию я вам не дам, будете работать по специальности". Что поделаешь? Вернулся я к архиерею ни с чем. Владыка Михаил, конечно, все понял: времена такие. И так три месяца я не служил, "висел в воздухе".
Но потом с горем пополам все-таки дали один дальний приход с довольно непростыми условиями. Это было село Нижнеспасское под городом Рассказово, где действовал храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы. Конечно, направили туда меня с задней мыслью: он сам оттуда "убежит". Служить здесь мне пришлось, действительно, недолго: при Владыке Иннокентии (Зельницком) меня направили в Покровский храм в село Темяшево, что под Моршанском. Когда уже перевели в Тамбов в Покровский собор, здесь ждали свои трудности. Поскольку я был одним из самых молодых в штате, меня часто посылали выполнять требы (в советское время на дому можно было только причащать и соборовать) - приходилось порой из конца в конец города добираться, причем пешком и заблаговременно запасшись резиновыми сапогами. Да еще и полы подрясника нужно не забыть поднять и спрятать под куртку, чтобы не так в глаза народу бросаться. Неоднократно бывал в командировках - изъездил чуть не всю Тамбовскую епархию. С 1994 года по настоящее время милостью Божией служу в Спасо-Преображенском соборе города Тамбова.
- Наверняка уже как священник Вы испытывали давление атеистической власти?
- В Темяшево у меня появился первый опыт общения с журналистом. Приезжает ко мне корреспондент и начинает меня "обрабатывать": "Давайте напишем статью "Под голубыми куполами". Это, значит, против Бога. Квартиру обещал, мне и матушке работу. Я говорю: "Я такой писательской способностью не обладаю, мне нечего писать, и работу я менять не собираюсь". А прежде чем поехать в Темяшево, незваный гость зашел на почту и поинтересовался: "Что поп читает?". Ему сказали, что поп выписывает столько, сколько ни один человек в селе. Журналы "Наука и жизнь", "Наука и религия", "Советский Союз", "Огонек", "Крокодил", "Знание - сила", пачки газет - тогда я чуть не со всеми солидными изданиями знакомился. У меня даже как-то староста спрашивал: "Зачем вы столько читаете?". А я ответил: "Это чтобы прихожане были просвещенные". Так вот, в тот день был страшный мороз, и я предложил корреспонденту чаю, угостил. Как-то довелось нам еще встретиться в Тамбове. Я поинтересовался: как у "акулы пера" дела с квартирой. "Да никак, - развел тот руками. - Мне до сих пор не дают, а я вам обещал".
- Но ведь были, наверное, в советские времена и свои радости?
- А как же не радость, когда запели "Христос Воскресе"! Вся природа оживает, ликует дружная семья духовенства. Слава Богу, служили, все хорошо, мирно, добро. Несмотря на гонения и опасность, вера была крепче, люди были милостивее и любвеобильнее. И хотя многие из ссылки пришли, чувства юмора никогда не теряли. У меня если сейчас спрашивают: как ваши дела? - отвечаю: в 3 Д: доедаю, донашиваю и доживаю.